«Суровую красоту Абшерона я не могу променять ни на что»

Краски, кисти, мольберт и ряд незавершенных полотен — так на первый взгляд выглядит мастерская практически любого художника. Посторонний человек может отметить в ней только некоторую разбросанность предметов, но если приглядеться повнимательнее, то несложно заметить, что именно они помогают автору одолеть долгий и порой нелегкий путь к моменту откровения. Сегодня мы в мастерской известного живописца, народного художника Азербайджана и СССР, лауреата Государственной премии СССР Тогрула НАРИМАНБЕКОВА. С ним беседовала корреспондент «Азербайджанских известий» Лала БАГИРЗАДЕ.

— Спустя много лет вы снова в Баку. Уютно ли вам сегодня в родном городе?

— Безусловно, в Баку мне всегда было уютно. К тому же я ведь изредка наведывался домой и потому, в отличие от других, могу с уверенностью сказать, что все произошедшие с моим городом метаморфозы не явились для меня неожиданностью.

— Но вы уехали из Баку ХХ века, а вернулись в этот город в ХХI столетии. Как вас встретила столица?

— Как родного сына, поверьте. Да, и мне часто приходилось слышать сетования друзей, коллег на то, что Баку меняется на глазах, теряя при этом свою неповторимую ауру. Отчасти их сетования справедливы. Но хорошо понимаю и другое: Баку меняется на глазах, потому что не может не меняться, не может и не имеет права оставаться в стороне от общего процесса глобализации. И если мы говорим о нашей столице как о крупном мегаполисе, то должны соответственно относиться и к нынешним процессам в градостроительстве. Все крупнейшие города мира проходили через это, и тревожиться сегодня по поводу строительного бума в Баку бессмысленно, это бизнес, противостоять которому не в силах ничто. Едва ли в противном случае был бы возможен прогресс в нашей стране. Единственное, что необходимо контролировать в этой ситуации, чтобы она не захлестнула в своем стремительном порыве архитектурные шедевры — лицо нашей столицы, и хочется верить, что этого не произойдет.

— Ну, тогда у меня к вам другой вопрос: уютно ли вы себя чувствовали все эти годы в Париже?

— Да, и не меньше, чем в Баку, поверьте. Париж — действительно истинная Мекка для людей творческой профессии, где каждый художник чувствует себя как дома.

— А французы?

— О, это удивительный народ и прежде всего в своем умении не останавливаться на достигнутом, они в вечном развитии и нисколько не склонны преклоняться перед отжившими традициями. Французам не свойственны закостенелые стереотипы мышления и это прекрасно, на мой взгляд.

— Вы покинули родину в начале 90-х годов прошлого века. Чем был обусловлен ваш отъезд из страны?

— В первую очередь желанием вдохнуть полной грудью творческую свободу, это было чем-то вроде посттоталитарного порыва поездить по миру в качестве свободного художника, но в глубине души я всегда был привязан к своей родине. Красоту Абшерона — суровую, скупую на краски красоту — я не могу променять ни на что. Ведь в кажущемся дефиците красок нашего края скрыт глубочайший смысл, постичь который можно только через чувство огромной любви к нему.

— Многие из тех, кто уехал из страны в прошлом веке, не спешат возвращаться на родину. Как вы считаете, это нормально?

— Трудно однозначно ответить на этот вопрос, но мне бы хотелось рассмотреть в нем положительный момент. В советскую эпоху, как известно, наш народ ни в одной стране мира не имел своей диаспоры, сегодня она есть практически повсюду. Разве это плохо?

— А вам она не кажется космополитичной или в ней все-таки сохранился дух азербайджанизма?

— Думаю, что сохранился, даже если не во всем. К примеру, наши за рубежом совершенно по-иному справляют свадьбы — без национальных ритуалов, но отношение к Новруз байрамы, можно сказать, святое, этот праздник азербайджанцы всего мира, независимо от места проживания, отмечают одинаково. Неизменно и их отношение к нашей национальной кухне, что, думаю, тоже понятно.

— Может сегодня художник вашего уровня, признанный мастер жить в Париже безбедно?

— Только в том случае, если кто-то займется его «раскруткой», выражаясь современным языком. Арт-бизнес в Париже имеет прочные основы, и не всем он доступен.

— Часто ли вы сравниваете свои работы разных лет?

— Периодически мне приходится это делать. И должен признаться, замечаю, насколько мои ранние полотна отличаются от поздних. Но в то же время, глядя на них, я могу сказать, что точно так же написал бы их и сегодня. Видимо, потому, что не изменилось мое отношение к предмету изображения, скажем, к Девичьей башне или Дворцу ширваншахов. Наверное, все дело в вечности духа этих шедевров архитектуры. Он неизменен и никоим образом не подвержен девальвации. Этот вечный аромат старины заряжает нас определенной долей позитива, разрушение которого чревато для человечества неприятными последствиями.

— В вашем творчестве особое место занимает тема азербайджанского мугама. Видимо, вы являетесь большим поклонником этого вида искусства?

— Мое отношение к мугаму трудно выразить словами, особенно те мироощущения, которые вызывает у меня исполнение мугама юными исполнителями из нашей провинции. Это какое-то необъяснимое чудо природы. Исполнению мугама, я считаю, научиться невозможно, эти маленькие ханенде впитали его в себя вместе с молоком матери, мугам твердо заложен в генетической памяти этих детей, не имеющих даже представления о музыкальном образовании, — другого объяснения такому феномену трудно подыскать. Мугам — это лучшее, чем одарил наш народ Всевышний, и я чрезвычайно рад, что сегодня, благодаря первой леди нашей страны Мехрибан ханым Алиевой, он занял свое достойное место на пьедестале шедевров мирового культурного наследия.

— Как вы считаете, почему сегодня искусство в высоком понимании этого слова так мало востребовано?

— Но тем не менее востребовано, пусть только в определенной среде, в узком кругу истинных ценителей. Конечно, когда деятель искусства борется за выживание в окружающем его мире, о высоких материях речи быть не может. Раньше в каждой азербайджанской семье обязательно был какой-нибудь музыкальный инструмент. Сегодня ситуация совершенно иная. К слову, сегодня и в Париже не будут в доме держать, скажем, фортепиано, если в семье нет пианистов. Французы отдают предпочтение только тому, что приносит доход, как, впрочем, и многие другие народы в современном мире.

— Что бы вам хотелось перенести в нашу реальность из советского прошлого?

— Прежде всего систему образования, в которой полностью отсутствовало понятие коммерции и доминировала идея духовного формирования подрастающего поколения. Педагоги того времени готовы были сколько угодно заниматься с учеником безо всякой платы, лишь бы добиться нужного результата. Это была эпоха высокой культуры, несмотря на присутствие мощного идеологического фактора. Сегодня стать хорошим вокалистом, художником, композитором или ученым — слишком дорогое удовольствие, а раньше эта возможность предоставлялась бесплатно.

— Над чем вы работаете в настоящее время?

— Сегодня я работаю над картиной «Страна огней», которая будет состоять из четырех полотен: «Девичья башня», «Деде Горгуд», «Старый Баку» и «Огнепоклонники». Все четыре темы наиболее четко выражают мой внутренний мир как художника и гражданина своей страны, и потому я спешу поделиться им со зрителями. В какой-то мере это будет взгляд человека со стороны, но в то же время человека, влюбленного в свою страну, в богатейшее культурное наследие своего народа, которое нам довелось увидеть на стыке двух тысячелетий. Поверьте, это очень важный, ответственный этап между прошлым и будущим, когда нам необходимо осознать возложенную на нас ответственность за все то лучшее, чем вправе гордиться азербайджанский народ. Осознать, чтобы сберечь это богатейшее наследие для будущих поколений.

Тогрул НАРИМАНБЕКОВ

Азербайджанские известия. – 2009. – 3 декабря. – С. – 3.