А был ли праведник?

Несколько штрихов к портрету Андрея Сахарова

Окончание.

Начало в №42

При изучении биографии Андрея Сахарова, близком знакомстве с фактами его жизни приходит убеждение, что он сам себя не знал.

Растерявшийся после смерти первой жены, он словно существовал в своем отдельном мире. Вдруг, после знакомства с Боннэр, он превращается в ярого антисоветчика, хотя ранее был трусоват, не мог отстоять свою точку зрения. Например, в начале 50-х годов на одной из узких и плохих дорог близ «спецобъекта», где Сахаров работал, его легковую машину задел и столкнул в кювет встречный грузовик. Сахаров получил незначительные травмы, оказался в больнице, а шофера грузовика судили за диверсию и покушение. «Я знаю, это было случайно, но шофер грузовика получил большой срок, а я не вмешался, я должен был тогда вмешаться, думал об этом, но ничего не сделал», — позже признавался Сахаров.

Более того, в одночасье бросает своих детей совершенно одних, не задумываясь, каково детям без умершей матери, хотя младшему сыну Дмитрию было всего пятнадцать, и переезжает жить к Боннэр. У Боннэр было двое своих детей от первого мужа, с которым она якобы рассталась в 1965 году, хотя официально с Иваном Семеновым развелась только в 1971 году, для того чтобы оформить брак с Андреем Сахаровым.

Когда читаешь воспоминания известного историка и общественного деятеля Роя Медведева, Сахарова просто жаль становится: «О жизни А.Д.Сахарова в квартире на улице Чкалова имеется много воспоминаний. Всегда после ухода гостей Сахаров сам мыл или, вернее, перемывал всю посуду. Я также видел все это, но у меня подобные картины вызывали лишь сожаление. Сахаров просто нуждался в нормальном горячем ужине и не мог есть из грязных тарелок. Елена Георгиевна Боннэр, возможно, имела много достоинств как подруга и соратница Сахарова, но ее трудно было назвать спокойной и мягкой женщиной, внимательной женой и хорошей хозяйкой. Даже ее дочь Татьяна иногда при гостях разговаривала с академиком с раздражением, а то и грубо. Е.Г.Боннэр принимала живое участие во всех моих разговорах с Сахаровым, причем активно вмешивалась в разговор, не останавливаясь и перед весьма резкими выражениями. В таких случаях Сахаров лишь нежно уговаривал свою жену: «Успокойся, успокойся». Это дошло вскоре до публичного конфликта, о котором Андрей Дмитриевич позднее очень сожалел. Однако прежних длительных и доверительных бесед с Андреем Дмитриевичем у меня уже не было».

Андрей Сахаров под чутким руководством своей новой супруги стремительно терял друзей и остатки былого авторитета в научной среде. Сын всемирно известного ученого Петра Капицы пишет в книге «Мои воспоминания»: «Елена Боннэр обратилась к отцу с просьбой подписать письмо в защиту одного диссидента. Отец отказался, сказав, что он никогда не подписывает коллективных писем, а если это надо — пишет сам кому надо. Но чтобы как-то смягчить это дело, пригласил Сахаровых отобедать. Когда обед закончился, отец, как обычно, позвал Андрея Дмитриевича к себе в кабинет поговорить. Елена Боннэр моментально отреагировала: «Андрей Дмитриевич будет говорить только в моем присутствии». Действие было как в театре: длинная пауза, все молчали. Наконец отец сухо сказал: «Сергей, проводи, пожалуйста, гостей». Гости встали, попрощались, отец не вышел с ними в переднюю, там они оделись, и я проводил их до машины».

Полностью отойдя от научной работы, Сахаров переключился на правозащитную деятельность, о чем пишет в своем дневнике: «Люся подсказывала мне (академику) многое, что я иначе не понял бы и не сделал. Она большой организатор, она мой мозговой центр».

…Легенда о «великом ученом Сахарове» растаяла. Так разрушаются личности, которые были вознесены на вершину горы не своим трудом и потом, а течением, на волне эпохи, просто оказавшиеся в нужное время в нужном месте.

Андрею Сахарову явно не хватило внутреннего стержня воплотить удачное стечение обстоятельств в советской науке в собственную личность. И даже его последующая правозащитная деятельность тоже неоднозначна.

А.И.Солженицын, в целом оценивая деятельность Сахарова, критиковал его за излишнее внимание к проблеме свободы эмиграции из СССР, в особенности эмиграции евреев. Как писал Сахаров в своем дневнике, «влияние моей жены Солженицын видит в том, что она якобы толкает меня на эмиграцию, на уход от общественного долга и прививает мне повышенное внимание к проблеме эмиграции вообще в ущерб другим, более важным проблемам.

Однажды проходил разговор с женой Солженицына Натальей. Она сказала: «Как я могу поддерживать поправку Джексона и вообще придавать большое значение проблеме эмиграции, когда эмиграция — это бегство из страны, уход от ответственности, а в стране так много гораздо более важных, гораздо более массовых проблем?» Она говорила, в частности, о том, что миллионы колхозников по существу являются крепостными, лишены права выйти из колхоза и уехать жить и работать в другое место. По поводу нашей озабоченности Наталья сказала, что у русского народа миллионы родителей лишены возможности дать своим детям вообще какое-либо образование. Возмущенная «нотацией» Натальи, Люся воскликнула: «На...ть мне на русский народ! Вы ведь тоже манную кашу своим детям варите, а не всему русскому народу».

Что и требовалось доказать… Все разглагольствования Боннэр о правах человека сводились к одному — как

повкуснее и полегче сварить «манную кашу» себе и своим детям. Став в 1964 году кандидатом в члены КПСС, и в 1965 году, после ХХII съезда вступив в коммунистическую партию, Боннэр, помня, как раньше жила партийная номенклатура, надеялась дорваться до «кормушки». Однако времена уже были не те, да и ее возраст уже поджимал, как говорится, а семейные проблемы хотелось решить.

После 1968 года, когда СССР ввел свои войска в Чехословакию, в советском обществе появился новый способ решать свои личные проблемы — стать диссидентом, и жить уже за счет западных, как сейчас говорят, грантов. Боннэр, познакомившись с Сахаровым в 1971 году, только на минуту представила, какой эквивалент получит от заинтересованных лиц, если сведет на эту дорожку академика, трижды Героя социалистического труда, лауреата сталинской и ленинской премий, — и ее голова закружилась. Все еще могло получиться! Как только она убедилась, что сможет влиять на Сахарова, реально зомбировать и управлять академиком, срочно оформила развод с первым мужем, расписалась с Сахаровым и…тут же, в 1972 году вышла из КПСС, якобы «по своим убеждениям». Отныне всю полноту своего времени и сил Сахаров принужден был отдавать участию в разного рода правозащитных кампаниях.

Супружеская пара развила настолько бурную деятельность, что, разумеется, просто не имела права остаться без внимания компетентных органов. Переселив супругов в принудительном порядке в Горький, их, фактически, спасли от более тяжелой участи — обвинения и уголовного наказания за разглашение государственной тайны о ядерном щите СССР, и между прочим Сахаров несколько раз ранее давал подписки о неразглашении гостайны. Вот очень показательный документ (копия):

«Совершенно секретно

ЦК КПСС

Об административном переселении из Москвы Сахарова А.Д. и Боннэр Е.Г.

Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР и Прокуратура Союза ССР докладывали ЦК КПСС об антисоветской деятельности Сахарова А.Д.

В последнее время он, встав на путь открытой борьбы против Советской власти, разглашает противнику государственные секреты, имеющие отношение к важнейшим проблемам обороны страны.

В состоявшейся 29 ноября 1974 года беседе с американским корреспондентом Х.Смитом Сахаров, комментируя заключенное во Владивостоке соглашение об ограничении стратегических наступательных вооружений, заявил, что «мы можем половину ракет перевести на кассетные боеголовки», что «наши ракеты больше американских и по размеру, и по весу», причем «Советский Союз будет модернизировать свои ракеты, сохраняя их количество». Развивая мысль Смита о бесполезности систем ПВО, Сахаров сказал, что «мы пошли на уменьшение их (систем) в два раза, сохранив защиту Московского района».

В декабре 1974 года Сахаров убеждал американского корреспондента Аксельбанка в том, что «... содержание договоренности выглядит не очень удачным. Неудачно то, что договорились о числе ракет, но никак не оговорили характеристики типа, мощности, силы взрыва, подъемного суммарного веса. Поэтому это соглашение выглядит как неравноправное, дающее советской стороне одностороннее преимущество.

В условиях, когда у Советского Союза принятый стартовый вес ракет примерно в 3 раза отличается от стартового веса, принятого в американской армии, договариваться о равных пределах численности ракет, никак не отражая договоренности о весе ракет, значит дать преимущество Советскому Союзу».

В январе этого года при таможенном досмотре у канадского корреспондента Д.Леви была изъята магнитофонная запись его беседы с Сахаровым. В этой беседе Сахаров, в частности, утверждал, что «...ядерное оружие изготовляется Министерством среднего машиностроения, а ракеты — Министерством общего машиностроения...

Советские стартовые позиции — это грандиозные подземные сооружения, к возведению которых привлечена большая часть солдат, сведенных в военно-строительные отряды... У нас уже есть первые кассетные боеголовки, которые осенью 1973 года были испытаны. Очевидно, промышленность начала уже работать. Цифры еще небольшие, что-то около 1200. Причем мы их делаем на базе уже существующих ракет, заменяя мощные боеголовки имеющихся и строящихся ракет на разделяющиеся... Соглашение заключено в соответствии с нашей технической политикой — изготовлять не очень много ракет, но делать их более мощными... У Советского Союза 2400 боеголовок, из которых 1200 разделяющихся на восемь, что необычайно много...»

По заключению экспертов, указанные сведения относятся к совершенно секретным, составляющим государственную тайну (заключение комиссии Минсредмаша прилагается).

Анализ действий Сахарова и Боннэр показывает, что они от антисоветской деятельности не откажутся, тем более, что она щедро оплачивается западными кругами в форме присуждения всяческих премий и денежных переводов. Очередной акцией, направленной на активизацию антисоветской деятельности Сахарова, явилось провокационное присуждение ему Нобелевской премии мира. Того, что эта премия присуждена Сахарову за его антисоветизм, не скрывает даже западная пресса.

Так, шведская газета «Дагенс нихетер» заявила о том, что «Нобелевский комитет своим выбором лауреатов за последние годы допустил такое плохое суждение в оценке кандидатур, что премия мира была серьезно скомпрометирована».

Английская газета «Гардиан» утверждала, что «если мир означает не что иное, как политическую разрядку, то норвежский комитет выбрал не того человека для премии мира».

Присуждение Нобелевской премии мира является вместе с тем попыткой противника представить Сахарова как знамя борьбы с социализмом и преследует цель не только активизировать, но и легализовать его антиконституционную деятельность.

В связи с этим представляется целесообразным осуществить в отношении Сахарова и его жены Боннэр административные меры, которые затруднили бы проведение ими враждебной деятельности. Вносится предложение переселить Сахарова и Боннэр в административном порядке по Указу Президиума Верховного Совета Союза ССР в город Свердловск-44, закрытый для иностранцев по режимным соображениям, где имеется возможность их трудоустроить и обеспечить соответствующим жильем.

Проекты постановления ЦК КПСС, Указа Президиума Верховного Совета СССР и заявления для печати прилагаются.

Просим рассмотреть.

Ю. АНДРОПОВ,

Д. УСТИНОВ,

Р. РУДЕНКО

16/XI 1975 года

2869-А».

8 января 1977 года в Москве прогремели три взрыва: в 17.33 в метро на перегоне между станциями «Измайловский парк» и «Первомайская»; в 18.05 в продуктовом магазине №15 Бауманского райпищеторга на площади Дзержинского (ныне Лубянская); в 18.10 в чугунной мусорной урне около продовольственного магазина №5 на улице 25 Октября (ныне — Никольская) — в результате погибли 29 человек. По данным следствия исполнителями этих терактов являлись жители Еревана Степан Затикян, Акоп Степанян, Завен Багдасарян. У первого, признанного организатором группы, в квартире была обнаружена схема взрывного устройства, сработавшего в метро, у второго — детали новых взрывных устройств. Все трое являлись членами нелегальной армянской националистической партии. Что-что, а раскрывать подобные преступления в СССР тогда умели, сказывался послевоенный опыт.

Неожиданно за границей публикуется письмо Сахарова, где он, защищая террористов, утверждает, что теракт совершили советские власти, чтобы очернить диссидентов. 25 января Сахаров был вызван в Прокуратуру СССР, где заместитель генерального прокурора СССР Гусев сказал ему: «Цель вызова — официальное предупреждение. Недавно вы сделали и широко распространили заявление, которое используется враждебной нам зарубежной пропагандой. В этом заявлении вы чудовищно и клеветнически утверждаете, что взрыв в московском метро — дело рук и провокация органов власти, направленная против так называемых диссидентов. Вы обязаны дезавуировать свое заведомо ложное утверждение, опубликовав опровержение».

Неужели кто-нибудь может сомневаться, что если бы террористы были другой, не армянской национальности, Сахаров встал бы на их защиту?! Так далее у них и пойдет по жизни — пишется Сахаров, а подразумевается Боннэр. Приведенная ниже копия документа абсолютно доказывает, какая любовь и дружба царили в этом семейном гнездышке:

«Экз. 2

03.08.85

1393-Ч

ЦК КПСС

О подстрекательской роли жены Сахарова Боннэр

Комитет государственной безопасности СССР ранее докладывал (1291-Ч от 20.07.85 г.), что Сахаров А.Д. II июля сего года по его просьбе был выписан из Горьковской областной больницы имени Семашко.

Выписка Сахарова из больницы явилась полной неожиданностью для Боннэр и вызвала крайне отрицательную реакцию с ее стороны. С присущей ей агрессивностью и настырностью она в грубой, издевательской форме обвинила мужа в том, что его решение вернуться домой срывает ее планы любой ценой добиться разрешения на поездку за границу.

Настаивая на продолжении так называемой «голодовки», Боннэр подчеркивала ее необходимость особенно в связи с предстоящей в Хельсинки встречей министров иностранных дел по случаю 10-й годовщины подписания Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Она убеждала Сахарова, что в Хельсинки делегации капиталистических стран будто бы вновь поднимут вопрос об их судьбе, и им необходимо подкрепить эти демарши Запада.

Массированная психологическая обработка со стороны Боннэр вызвала у Сахарова боли в области сердца, и он вынужден был неоднократно принимать нитроглицерин. Понимая состояние мужа, Боннэр, тем не менее, запретила ему употреблять предписанное врачами лекарство и вновь толкнула его на голодовку.

27 июля Сахаров снова был помещен в Горьковскую областную больницу имени Семашко, где он заявил главному врачу, что, добиваясь поездки Боннэр в США, он «объявляет бессрочную голодовку и будет питаться лишь принудительно». В действительности же, никакого принуждения при кормлении Сахарова применять, как и прежде, не приходится. Первые две-три ложки он съедает из рук медицинского персонала, всю остальную пищу поглощает сам совершенно добровольно и с присущим ему в больничных условиях аппетитом.

Сообщается в порядке информации.

Председатель Комитета В.Чебриков».

Дмитрий Сахаров, сын академика Сахарова, описывая самую первую голодовку отца, рассказывает: «В те дни я приехал в Горький, надеясь убедить отца прекратить бессмысленное самоистязание (голодовку). Между прочим, Лизу (невесту сына Боннэр) я застал за обедом! Как сейчас помню, она ела блины с черной икрой. Представьте, как мне стало жаль отца, обидно за него и даже неудобно. Он, академик, известный на весь мир ученый, устраивает шумную акцию, рискует своим здоровьем — и ради чего? Понятно, если бы он таким образом добивался прекращения испытаний ядерного оружия или требовал бы демократических преобразований… Но он всего лишь хотел, чтобы Лизу пустили в Америку к Алексею Семенову (сыну Боннэр). А ведь сын Боннэр мог бы и не драпать за границу, если уж так любил девушку».

Во время горьковской ссылки в 1982 году в гости к Андрею Сахарову приехал тогда еще молодой художник Сергей Бочаров. Он мечтал написать портрет опального ученого и правозащитника. Работал часа четыре. Чтобы скоротать время, разговаривали. Беседу поддерживала и Елена Боннэр. Конечно, не обошлось без обсуждения слабых сторон советской действительности.

«Сахаров не все видел в черных красках, — признался Бочаров в интервью «Экспресс газете». — Андрей Дмитриевич иногда даже похваливал правительство СССР за некоторые успехи. Теперь уже не помню, за что именно. Но за каждую такую реплику он тут же получал оплеуху по лысине от жены. Пока я писал этюд, Сахарову досталось не меньше семи раз. При этом мировой светило безропотно сносил затрещины, и было видно, что он к ним привык».

Тогда художника осенило: писать надо не Сахарова, а Боннэр, потому что именно она управляет ученым. Бочаров принялся рисовать ее портрет черной краской прямо поверх изображения академика. Боннэр полюбопытствовала, как идут дела у художника, и глянула на холст. А увидев себя, пришла в ярость и кинулась размазывать рукой масляные краски.

«Я сказал Боннэр, что рисовать «пенька», который повторяет мысли злобной жены, да еще терпит побои от нее, я не хочу, — вспоминает Сергей Бочаров. — И Боннэр тут же выгнала меня на улицу».

И, разумеется, нельзя не вспомнить «одемокрачивание» национального вопроса в СССР Сахаровым как самого «демократичного из всех демократов», когда он, не зная истории вопроса и сути проблем, влез в еще только разгорающийся конфликт по Нагорному Карабаху между Арменией и Азербайджаном. Он пишет письмо к Александру Яковлеву, тогда секретарю ЦК КПСС, позже напечатанное в еженедельнике «Московские новости», который из-за систематического опубликования предвзятых и циничных односторонних материалов в то время смело можно было называть «Армянские новости»:

«Глубокоуважаемый Александр Николаевич!

Армяно-азербайджанский конфликт достиг крайней степени остроты. Следует опасаться массовых столкновений во всех местах совместного проживания армян и азербайджанцев. Поэтому, в частности, совершенно недопустимо разрешить возвращение беженцев (азербайджанских) к местам их прежнего проживания.

Острота конфликта требует немедленных и смелых политических решений. Первым из них должно быть решение о выводе НКАО из подчинения Азербайджана. После десятилетий национального гнета, после Сумгайыта любая попытка сохранить в какой-либо форме подчинение НКАО Азербайджану не будет принята армянами и большей частью России.

Вероятно, целесообразно одновременно объявить о создании на территории Нагорного Карабаха всесоюзной здравницы для лечения больных астматическими (преимущественно) заболеваниями, в особенности детей, а также для реабилитации и лечения детей, пострадавших от землетрясения (предложение Е.Г.Боннэр). Такое заявление могло бы значительно смягчить остроту реакции на принятое решение. Детские санатории на территории Нагорного Карабаха могли бы быть весьма быстро сооружены зарубежными строительными фирмами на средства, собранные во всем мире для помощи Армении.

Одновременно следует принять на территории Азербайджана более эффективные меры для обеспечения безопасности армянского населения от возможных актов насилия. В то же время сохранение особого положения в Ереване представляется неоправданным и оскорбительным по отношению к народу, пережившему трагедию землетрясения. Неоправданным морально и политически представляется также арест членов Комитета «Карабах». Мы пришли к убеждению, что вся интеллигенция осуждает арест членов Комитета «Карабах».

Естественно, армянскими сепаратистами это письмо было возведено в ранг «манифеста» и растиражировано по всему миру. В своих воспоминаниях Боннэр как раз отмечала горячую благодарность Зория Балаяна и своей подружки Сильвы Капутикян «великому гуманисту академику Сахарову».

Хотя даже Томас де Ваал в своей книге «Черный сад» отмечал, что «проармянская позиция Сахарова сформировалась под влиянием его жены-армянки».

Когда дети, зять и невестка Боннэр, один за другим упорхнули за границу, эмигрировать хотел и сын Сахарова, Дмитрий. Но отец и мачеха в один голос сказали, что не дадут ему разрешения на выезд из Союза. На вопрос журналиста, почему он хотел уехать из СССР, Дмитрий ответил: «Я, как и все, просто хотел посмотреть, как там живут, мне было очень интересно. Но Боннэр прямо заявила, что на Западе должны быть только одни «дети Сахарова», то есть ее собственные. А ведь совместных детей у них с отцом не было, и Татьяна с Алексеем, кстати, в открытую презиравшие его, никакого отношения к Сахарову не имели. Но в случае моего появления там ее отпрыскам могло достаться меньше благ от зарубежных правозащитных организаций. К материальной стороне жизни с отцом Боннэр относилась сверхчувствительно. Но самым виртуозным образом она поступила с деньгами Березовского! Два года назад музей Сахарова в Москве был на грани закрытия, не было средств на его содержание и зарплату сотрудникам.

Тогда олигарх подбросил с барского плеча три миллиона долларов. Боннэр тут же распорядилась направить эти деньги на счет Фонда Сахарова в США, а не в России! Причем эта зарубежная организация активно занимается не столько благотворительностью, сколько коммерцией. Теперь миллионы крутятся на счетах в США, а музей отца по-прежнему влачит жалкое существование. Чем занимается Фонд Сахарова в Бостоне — для меня большая загадка. Фондом занимается сама Боннэр, теперь живущая в США».

Действительно, когда человек, обладающий званием и положением, рискует говорить правду, критикуя систему, — это достойно уважения. Но при этом он обязан профессионально разбираться в том, о чем говорит. Иначе неизвестно, как его слово, сказанное под чужим влиянием, отзовется в судьбах других людей. Сегодня в российском обществе осторожно, с долей скепсиса, в открытую говорится, что идеи Сахарова неактуальны: «Идеи конвергенции имели смысл, когда существовали две мировые системы — капиталистическая и советская. Сахаров хотел найти общее между ними. Это — утопия».

Когда Сахаров скончался, один известный журналист написал: «Так умирают праведники — во сне». На самом деле, когда Боннэр пошла будить спавшего в другой комнате академика, то он лежал на полу, в темном коридорчике, у книжных полок бездыханный, с лицом, искаженным гримасой ужаса, и вытянутыми руками, как будто до последнего мгновения слепо, наощупь искал выход…

А был ли праведник?

Татьяна Чаладзе,

заслуженный журналист

Азербайджанской Республики

Бакинский рабочий.- 2012.- 7 марта.- С.4-5.