Памяти замечательного

ученого Нармин Таирзаде

17 января 2012 года, на 91-м году ушла из жизни старший научный сотрудник Национального музея истории Азербайджана, кандидат исторических наук Нармин ханум Таирзаде, подвижнические труды которой восстановили многие вехи из нашего прошлого, которым без ее пытливых исследований грозило забвение.

На протяжении 20 лет мне доводилось тесно сотрудничать с ней, беседовать, испытывая на себе ее магическое обаяние, более того, убедив в том, что объединение ее многочисленных статей в научных академических журналах в единый сборник, стать редактором-составителем этого издания, работа над которым еще более сблизила нас.

Сегодня, выражая глубокую признательность ей за то, что она была средоточием порядочности и доброты, преданности своей Родине и науке, подчеркивая значимость ее вклада в науку, мы, вспоминая ее такой, какой она навсегда останется в памяти коллег и соотечественников, публикуем интервью, которое послужило предисловием к ее книге.

— А Агабек Едигаров был первым азербайджанцем, окончившим факультет востоковедения Петербургского университета еще в 1848 году! — с каким-то не присущим этой женщине задором сказала историк Нармин ханум Таирзаде, пожалуй, впервые внешне проявив в моем присутствии чувство профессиональной гордости. За него, конечно, своего героя, не за себя, но, если честно — и за себя, пожалуй, тоже: ведь материалы об этой интересной личности, как, впрочем, и о многих других, выявила и ввела в научный оборот именно она. Тогда-то и мелькнула надежда: может, все-таки разговор по душам у нас получится?..

Мы познакомились в середине 90-х годов ХХ века — непростой период в жизни нашей страны. Кризис, обуявший большую часть научных учреждений, не миновал и Музей истории Азербайджана. Оживление, царившее некогда в его залах, давно сменилось запустением и необычной тишиной. Но всегда оставался уголок, которого будто не коснулось время: в прежде уютную, но обветшавшую под протекавшей крышей комнату на третьем этаже тагиевского особняка каждое утро в один и тот же час приходила самая старшая из сотрудников Нармин ханум, которая давно уже имела право уйти на пенсию. Спешила, чтобы, как всегда, в течение целого рабочего дня заниматься делами музея, делом своей жизни. С той же серьезностью, с тем же ответственным и добросовестным отношением к работе, которое ей было свойственно всегда, с того момента, как впервые пришла сюда в 1955-м.

Немногословная во всем, что касается собственной персоны и личной биографии, о музее Нармин ханум говорила увлеченно, а вот о себе…

— Что вам сказать о себе? — сказала она, наконец. — Семью не создала... Деревца не посадила… Книгу не напечатала... Но — представьте — считаю себя счастливым человеком… потому что очень люблю свою работу!

Давно уже знаю, что моя собеседница — старший научный сотрудник Музея истории Азербайджана, кандидат исторических наук, многие годы кропотливо собирая материалы о замечательных соотечественниках, накопила богатейший материал, и мечтаю когда-нибудь получить доступ в ее «личную лабораторию». Но, оставаясь на редкость строгим к себе и скромным человеком, Нармин ханум готова делиться любыми познаниями, лишь бы не вести речь о себе.

Встретившись в те кризисные 90-е годы, мы вели речь о том, как она первой прикоснулась к документам, позволившим приподнять завесу над многим из того, что долгие годы тщательно скрывалось в угоду амбициозным установкам государства. О том, что она, исследователь от Бога, не может без волнения писать о достойных людях, чьи непростые биографии сама много-много лет восстанавливает по крупицам...

Получилось так, что вольно или невольно Нармин ханум отдает дань признательности достойным нашей памяти и благодарности соотечественникам, положившим себя на алтарь прогресса во имя лучшей жизни потомков. И мало кто из историков понял значимость того факта, что ее, казалось бы, локальные, конкретные находки позволяют во многом воссоздать общую картину жизни нашей родины — Азербайджана — в далеком XIX да и в XX веках. Помогают по достоинству оценить заслуги тех, кто был в центре судьбоносных событий во времена, когда общечеловеческий прогресс медленно, но верно приносил лучшие перемены в общественную жизнь. Тех, чьи заслуги долгие годы преступно замалчивались — надо же было внушать всем нам, будто жизнь на нашей земле началась только с приходом советской власти и ее одиозного идеолога.

В те годы, когда Нармин ханум с волнением открывала папки и коробки с архивными раритетами, правда о нас самих была запрятана так глубоко, что и сейчас поверить в нее, постепенно открывающуюся, могут лишь очень искренние и честные люди. Да и то, пройдя сквозь горечь утраты почвы под собственным «мировоззрением», складывавшимся под прессингом бытовавшей, насаждавшейся идеологии. Большинство же и сегодня не способно отказаться от въевшихся в сознание догм и идеологических агиток, о лживости которых большинство из нас еще недавно не подозревало.

Нармин Таирзаде — человек редкой честности и скромности — не переоценивает своих заслуг. Кропотливо собирая материалы, считала своим долгом оформить их в научные статьи, печатавшиеся в скромных изданиях Академии Наук Азербайджана — «Известиях» и «Докладах», «отдельные оттиски» из которых стали единственным из зримых предметов ее личного достояния. На то, чтобы объединить их и издать в виде монографии или сборника, а тем более, защитить этот материал в качестве докторской диссертации, не хватало времени и тщеславия. Лишенная гордыни, она оживляется только тогда, когда может многое рассказать о судьбе — нет, не своей, а коллеги, соотечественника, жизнь которого изучала много лет, чтобы поведать современникам столько интересного. И, конечно, не только об Агабеке Едигарове, с высказывания о котором мы начали этот рассказ. А ведь и сама Нармин Таирзаде — подлинный, бескорыстный первооткрыватель, достойный огромного признания со стороны общества.

Музей истории Азербайджана был создан в 1921 год и разместился в особняке, реквизированном советской властью у известного нефтепромышленника и мецената Гаджи Зейналабдина Тагиева. Потом это помещение руководители страны отдали под офис Совета министров республики, сотрудники которого буквально свалили его экспонаты где-то в Ичери шехер. Когда в 1954 году музею вновь передали тагиевский особняк, началось подлинное возрождение его как научного учреждения.

Вместе с коллегами-энтузиастами Нармин Таирзаде увлеченно включилась в поиск материалов, с помощью которых можно было воспроизвести более или менее достоверную картину прошлого своего народа. Для этого неутомимо обходили офисы государственных учреждений и рылись в подвалах частных домов, посещали квартиры старожилов, копошились в семейных архивах, овладевая умением ощущать историческую ценность незамысловатых, пока еще привычных предметов, значимость того или иного документа как свидетеля ушедшей эпохи.

Особенно большой «урожай» удавалось собирать на нефтяных промыслах, в железнодорожных мастерских, складах Каспийского пароходства, в архивах и запущенных цехах промышленных предприятий.

Счастливы были, когда нашли на заброшенном участке нефтяного промысла уже не употреблявшуюся нигде желонку, когда обнаружили рельс — частичку первой железнодорожной ветки Баку — Батуми с обозначенной датой стыковки. А обнаруженные корабельные и паровозные сигналы, каждый со своим «голосом», фонари, навигационные инструменты с когда-то бороздивших Каспий пароходов и танкеров буквально приводили в восторг!

Проявляя заинтересованность и желая сохранить образы людей, которыми может гордиться нация, дети и внуки известных общественных деятелей сравнительно недавно ушедшей, вычеркнутой из жизни эпохи, их близкие и просто знакомые охотно дарили принадлежавшие им вещи. Так редкие книги, альбомы, письма, документы, рукописи, личные вещи, многое другое попадало в фонды и коллекции, но получить подобные реликвии удавалось все реже. Увы, к тому времени многие люди старших поколений постарались забыть даже события бурных «революционных» дней — что уж говорить о вещах, которые могли в руках головорезов стать «уликами» и вещественными доказательствами нелояльности к властям!

Кто-то, эмигрировав, увез или уничтожил реликвии, в иных семьях боязливо рвали книги и фотографии, которые «могли кого-то скомпрометировать», в других просто выбрасывали «отслужившие свой век» характерные для прошлых времен предметы быта, не соответствовавшие новой моде. Не каждый мог понять нематериальную и историческую ценность предметов, принадлежавших безапелляционно оклеветанным владельцам, связанных с безвозвратно ушедшим и неповторимым прошлым и лишь со временем вольно или невольно ставших вызывать чувство ностальгии.

Выставленные уже в первой экспозиции музея реликвии о многом говорили приходившим в залы посетителям, будили воображение, поддерживали и разжигали интерес к прошлому, к людям, жившим до нас. Но были они и предметом профессиональной гордости сотрудников, ибо задача воссоздать хоть в какой-то мере облик страны, населявших ее людей даже в совсем недалеком прошлом, для историков было делом чести.

И — странное дело! Чем труднее давался успех, тем более ценным он воспринимался, тем больше воодушевлял на поиски. Гордились, что смогли показать согражданам, какими были в далекие и не очень времена книги и карты, предметы быта, одежда, ткани, посуда, бланки, форма служащих. Как выглядели — хотя бы на фотографиях — города, улицы, промышленные предприятия, обряды, события, все, что воссоздает колорит эпохи.

Если честно, как научного сотрудника Музея истории Азербайджана Нармин ханум никто конкретно не озадачивал — по собственной инициативе выбирая для дальнейших исследований тему, связанную с организацией просвещения в Азербайджане, она, конечно же, опиралась на глубоко сидевший в ней интерес к жизни и деятельности самых достойных соотечественников. Собрать же воедино факты о смелых первооткрывателях, перед которыми не существовало проторенных дорожек, а тем более — выстроить общую картину, ей, конечно же, помогли эрудиция, широкий кругозор, какое-то особое чутье, исследовательский талант, умение логически мыслить, буквально на ощупь идя от документа к документу, чтобы связывать их в логическую цепочку и делать соответствующие истине выводы для предъявления нарождающимся поколениям.

Было это подспудно волновавшим, бередившим душу желанием историка увековечить деяния предшествовавших поколений или потребностью отдать должное ставшим жертвами строя достойным людям, — отвечать на этот вопрос Нармин ханум не бралась. Однако вряд ли она была способна забыть, как ее, молоденькую красавицу, «звездочку исторического факультета» и успешную аспирантку АГУ сослали на суровый российский Север в 1949 году.

— Как это было? — я почувствовала тогда, что настал момент хоть что-то узнать о сокровенном.

— Я как раз заканчивала аспирантуру в Азгосуниверситете. У меня была готова кандидатская диссертация... Папу незадолго до этого арестовали, но нас с мамой все вокруг успокаивали — ерунда, проверят и отпустят! Разве преступление, что он работал в Стамбуле, куда его направили власти?

— Но вышло иначе?

— Арестовали и маму, и меня за то, что родилась там. Помню, пришла после церемонии защиты диссертации моим товарищем, впоследствии видным историком Играром Алиевым возбужденная — скоро и мне предстоит подобная процедура. Лежу и не могу заснуть... И вдруг в половине третьего ночи раздается настойчивый стук в дверь. Вошли соседи — понятые, с ними мужчины — суровые такие:

— Собирайтесь!

Квартиру отдали какой-то семье, нас с мамой — на Север. Там пришлось работать в суровых условиях на лесоповале, как могли, приспосабливались. Потом удалось списаться с папой. Вернулись в 1953-м. Долго мучались без жилья, а когда — после реабилитации — получили, — тяжело заболел отец, следом мама — кому это сейчас интересно?..

Не думаю, что неистовое желание дотошно искать в специальных хранилищах архивов Баку, Москвы, Ленинграда, Тбилиси и других городов следы добрых дел своих соотечественников, внесших большой вклад в дело развития цивилизации и павших жертвами необразованных фанатов-мстителей поселилось в Нармин ханум после нескольких лет тяжкого труда на лесоповале, но кто знает... Может быть у нее совпали какие-то собственные мысли и чувства с тем, что открывалось в архивных документах, но официально она занималась главным для историка делом. Тем более что тема «Просвещение в Азербайджане в XIX и начале XX века», вовсе на столь простая, какой могла показаться, оказалась близкой уму и сердцу и помогала весьма целеустремленному, трудолюбивому и терпеливому специалисту искать среди миллионов документов те единственные листочки, а в них — строчки с именами азербайджанцев, которые только подготовленному аналитику могли поведать правду о естественном ходе общечеловеческого прогресса, о событиях, определявших судьбу нации.

Мы лишь в общих чертах знаем, что с развитием промышленности в Азербайджане уделялось огромное внимание подготовке кадров разных специальностей. Скажем, Каспийское пароходство — это огромное количество не только бороздивших море, но и зимовавших в Бакинской бухте судов, и в столице республики открываются мореходные классы, коммерческое и техническое училища.

Открываются школы, медпункты, строятся железные дороги, городские поселения, совершенствуются сельскохозяйственное производство, финансовая система — всего не перечислишь. И в каждую из этих структур приходят подготовленные самими условиями существования, развитием прогресса и организаторами общественной жизни люди — рядовые сотрудники и руководители, те, кому волей судьбы приходилось становиться первооткрывателями, чьи знания, способности и добропорядочность определяли успех движения человечества вперед.

Читая сегодня опубликованные статьи Нармин ханум, испытываешь благоговение перед познаниями исследователя, по крупицам собравшего из сотен книг приказов, личных дел, послужных списков, таблиц и ведомостей, заявлений, прошений и распоряжений данные, складывавшиеся в достоверные биографии людей и страны, перед ее умением увидеть обобщенную картину состояния той или иной отрасли хозяйства, проблемы таковой и оценить вклад людей, ставших героями ее научных статей.

Читая готовые, складно, логично, великолепным литературным языком написанные статьи Н.Таирзаде, поначалу и не замечаешь, что практически каждый тезис у нее снабжен сноской, что любое утверждение не только опирается на конкретный, «деловой» документ, но и осмыслено автором и стало частью ее убедительного суждения об общей картине. А ведь сколько еще загадок за каждой фамилией, за каждой строкой документов, зачастую сваленных в дальний угол и никем не систематизированных, которые Нармин ханум с любезного разрешения не ахти каких любознательных и преданных делу сотрудников архивов перебирала месяцами, находясь в совсем некомфортных условиях командировок!

Только жгучая любовь к избранному делу, честность, добросовестность и самоотдача могли подвигнуть Нармин ханум на столь сложный труд, которым она всегда старалась добиваться нужной цели — воспроизвести в меру ее возможностей историю нации.

Поистине, Богу было угодно, чтобы к таким свидетельствам истории нации, как списки выпускников Тифлисской гимназии, петербургских университетов и Военно-медицинской академии, московских вузов, дела служащих войсковых соединений и гражданских учреждений — миллионы документов, на знакомство с которыми уходили годы, обратился подобный Нармин ханум исследователь.

Большая часть этих документов сообщала лишь вехи биографий людей, живших за 150—200 лет до нас. И надо было обладать исследовательским чутьем, хорошо знать историю своего народа, наконец, иметь богатое воображение, чтобы за именами и датами, выведенными каллиграфическим почерком на бланках с гербами и печатями, увидеть людей, чьи судьбы достойны того, чтобы их запечатлела память народа.

Строки архивных данных, естественно, давали своего рода «зацепку», но настоящий поиск начинался потом, подчас там, где важных открытий меньше всего можно было ожидать. Иной раз годы уходили, прежде чем удавалось найти недостающее звено, чтобы воспроизвести то или иное общественно значимое событие или оценить подлинную роль какой-то личности.

Рассказы очевидцев и их потомков, личные письма, дневники, другие документы… От дома к дому, от человека к человеку шла Нармин ханум, как и ее коллеги, терпеливо выслушивая интересные и не очень исповеди уже постаревших и многое забывших людей. Искала разветвленные родственные связи, упрашивала порыться в заброшенных на чердак пыльных сундуках, редко получая то, что искала.

Огорчения? Их было много, гораздо больше, чем удач. Но зато какими сенсационными казались открытия, когда удавалось обнаружить единственную фотографию некоего достойного человека, позволяющую наконец-то увидеть, каким он был. Или когда вдруг обнаруживались родственные связи искомых лиц, за которыми — и подробности биографий, и адреса потомков, и даже вещи-находки!

Ошеломляюще обожгла встреча с Махбубой Махбудбековой, оказавшейся дочерью одного из первых азербайджанских врачей, много лет проработавшего в Шуше Абдул Керима Мехмандарова.

Ныне покойный Муса Азад оглу Везиров оказался племянником первого горного инженера-азербайджанца Фарруха Везирова — и опять новые сведения, важные детали и даже подарки для музея — портрет, другие фотографии и подлинный паспорт.

Очень долго искала Нармин ханум материалы о писателе, генерале Исмаиле Куткашенском — в Тбилиси, Петербурге, Москве — нигде ничего. Как в воду канули бумаги, содержащие сведения об этой личности. Счастье улыбнулось, когда работники Военно-исторического архива в Москве любезно позволили ей «покопаться» в еще не оприходованных делах. Это были поступившие недавно фонды Кавказской армии, собранные еще в Тифлисе с большой тщательностью, и — о радость! — перед исследователем бумаги, которые после подшившего их в папки делопроизводителя никто не держал в руках и о которых так много первой потом рассказала соотечественникам Нармин ханум Таирзаде.

Это сейчас мы многое знаем об Алимардане Топчибашеве, а ведь именно Нармин ханум первой взяла в руки копию «индивидуально» отпечатанного диплома об окончании им Петербургского университета после того, как он десятки лет находился в архиве.

Первой воссоздала Нармин ханум биографию и даже нашла материалы о научной деятельности Мирзы Джафара Топчибашева, преподававшего персидскую словесность на факультете востоковедения Петербургского университета и работавшего в Азиатском департаменте.

А сколько волнения испытала она, когда буквально случайно натолкнулась на материалы об Агабеке Едигарове, первым окончившим факультет востоковедения Петербургского университета еще в 1848 году! Казалось, нет надежды проследить дальнейший путь этого специалиста, а вот — поди же — во время обычной встречи на всякий случай спросила у старейшего инженера Фариса Великова, не знает ли он чего-нибудь о Едигарове, а тот в ответ:

— Спросите у моей жены, она — дочь генерала Талышинского.

Спросила — оказалось, что Едигаров ... ее дед! И вот уже в руках не только записи беседы с подробностями выявленной только ею биографии Едигарова, но и его фото и даже принадлежавшая ему книга «Французско-русский словарь», впоследствии долгие годы украшавший экспозицию Музея истории Азербайджана.

Очень волнует рассказ Нармин ханум о том, как поиск материалов об одном из первых врачей, знаменитом медике Ибрагиме Рахимове привел ее в 60-х годах не к кому-нибудь, а к его дочери — профессору Соне ханум Велихан. Той самой, что и сама получила образование за рубежом и, прожив почти сто лет, внесла большой вклад в развитие здравоохранения в Азербайджане.

— Таких людей мы не можем, не должны забывать, — говорила Нармин ханум.— Они оказали огромное влияние на весь уклад своей страны, несли народу знания и культуру и, получив ценой кропотливого труда, немалых лишений и самопожертвования высшее образование, и сегодня являют собой пример для подражания нашим современникам.

На вопрос о том, что согревало сердце исследователя все годы, когда у нас не было принято ждать вознаграждения за свои труды, Нармин ханум ответила:

— Сознание того, что удается время от времени извлечь из небытия биографию достойной личности, которой могут гордиться и соотечественники, и люди во всем мире… Разве этого мало?.. Мы не манкурты и не иваны, не помнящие родства. Правильно говорят, что без прошлого у нации нет будущего. Те, о ком я писала статьи на основании выявленных документов, в свое время принесли в народ те знания, ту культуру, какой овладели сами ценой кропотливого, упорного труда, лишений, самопожертвования и нелегко дававшегося аскетизма. Помимо всего прочего, мы должны быть благодарны им еще и за пример того, как следует относиться к жизни.

В те дни 2009 года, когда Нармин ханум приболела и мне удалось уговорить ее издать, наконец, сборник статей от чего она долго смущенно отказывалась.

— Над изданными давно материалами надо бы еще поработать, — говорила она. А, согласившись, оправдывалась, что, мол, на этот «смелый шаг» идет исключительно для того, чтобы доставить удовольствие близким, которые давно «давят» на нее.

— Думаете, кому-то это сегодня нужно? — с нотками искреннего сомнения в голосе спросила она…

Надо было видеть, сколько радости доставили ей пахнувшие типографской краской сто экземпляров солидного тома, на обложке которого над фотографией ставшего ей родным Музея истории Азербайджана написано, что труды под общим названием «Из истории азербайджанской интеллигенции» написала Нармин Таирзаде. Они стали ее детьми, ее продолжением, которое она неумело прятала от посягательств, лишь изредка с большой теплотой подписывая отдельные экземпляры полными признательности и любви автографами тем, рядом с кем прошла ее жизнь.

Слава Богу, что за прошедшие с того дня три года Нармин Таирзаде много-много раз убеждалась, что выход сборника ее статей стал заметным событием, а книга научных исследований — настоящим бестселлером.

Что вошедшие в нее материалы тиражируются в весьма уважаемых изданиях — газетах и журналах и постоянно востребованы не только специалистами, но и гражданами, которые все активнее интересуются историей своей родины, обретшего, наконец, независимость Азербайджана. Это и для них трудилась замечательная азербайджанская женщина Нармин Абдулла гызы Таирзаде, светлая память о которой останется в анналах нашей истории.

Аllah rяhmяt elяsin!

Галина МИКЕЛАДЗЕ

Бакинский рабочий.- 2012.- 19 января.- С.5-6.