О моем учителе

Исмаил Гаджиев: Вклад Гара Гараева в сокровищницу азербайджанской музыки огромен

ВОСПОМИНАНИЯ

Прежде чем поделиться воспоминаниями о моем великом учителе Гара Гараеве, сыгравшем ключевую роль в моей творческой судьбе, я не могу в виде преамбулы не упомянуть о родстве душ и братстве, которые существовали между ним и моим отцом - Джевдетом Гаджиевым. Именно это во многом предопределило характер наших отношений с Г.Гараевым: он относился ко мне и как взыскательный учитель, и как родной отец.

Помню, когда я был уже на старших курсах консерватории, мы обсуждали с ним один проблематичный вопрос. В конце нашего разговора он поцеловал меня и сказал: «Ты мой сын, и я тебя в обиду не дам».

Дружба Гараева и Гаджиева началась в девятилетнем возрасте, и им удалось пронести ее через всю жизнь, через все бури и невзгоды.

Как вспоминал отец, они были неразлучными друзьями, и когда мать Гараева - Сона ханым приносила по утрам стакан свежего парного молока для Карика, другой - всегда для Джевдета. В подтверждение моих слов процитирую выдержку из письма Гараева моему отцу, написанному в связи с его 50-летием: «Дорогой мой брат и друг! Вот и наступило время поздравить тебя с 50-летием! Из этих пятидесяти лет сорок мы провели бок о бок, борясь за правду в жизни и искусстве. Сорок лет вместе! Кто в наши дни может похвастаться такой верностью друг другу... Я высоко ценю нашу дружбу. Я расцениваю ее как одну из радостей, отпущенных мне судьбой. Эту дружбу я буду беречь и охранять всю жизнь и постараюсь передать в наследство нашим детям».

Поэтому нет ничего удивительного в том, что на пост художественного руководителя Азербайджанской государственной филармонии в начале 40-х годов этих двух неразлучных друзей-соратников назначили вдвоем. И именно Гараев в те годы обратил внимание отца на молодую и незаурядную солистку филармонии - танцовщицу Амину Дильбази («Смотри, какая грация, какие поющие руки», - сказал он), таким образом предрешив личную судьбу Джевдета Гаджиева. Уже в то время Амина Дильбази ставила и исполняла танцы различных народов мира, и, возможно, ее вдохновенное исполнение навеяло Гараеву идею танцев «Семи красавиц».

Кто знает, остались бы Гараев и Гаджиев в живых во время войны, если бы не бронь, полученная ими в связи с правительственным заказом на написание патриотической оперы «Вэтэн». В одной крохотной комнатке в Москве в холодную зиму они упорно работали над ответственным поручением, играя на фортепиано в зимних перчатках с отрезанными кончиками фрагменты будущего сочинения. Углем и дополнительной провизией их снабжал близкий родственник отца - Асабали Ибрагимов, адъютант генерала Грачева - летчика Сталина. И в результате за эту оперу они, еще студенты Московской консерватории, были удостоены Сталинской премии, их портреты висели на почетном месте в столичной консерватории рядом с Прокофьевым и Шостаковичем...

Первый раз своего учителя я увидел в 1956 году в семилетнем возрасте, когда он пришел к нам в гости вместе с Дмитрием Шостаковичем. Помню, как в гостиной Шостакович сидел в кресле, а Гараев и отец - рядом на стульях. В слегка приоткрытую дверь я с любопытством разглядывал утонченный профиль Шостаковича. Лица у всех были очень серьезные, видимо, обсуждали что-то очень важное.

Вторая встреча произошла несколько лет спустя. Навстречу мне шел человек, глубоко погруженный в свои мысли, что сразу привлекло мое внимание, а спустя мгновенье я осознал, что это был Гараев… И, наконец, в 14 лет произошла судьбоносная для меня встреча, когда я переступил порог его дома. Отец пожелал, чтобы я показал ему свои сочинения. Я знал, что у него было два культа: Шостакович и Гараев. Они были первые, кому он показывал свои новые сочинения поскольку оба были наделены безошибочным музыкальным чутьем. Помню, как отец всегда восторженно отзывался о новых сочинениях своего друга, которые еще не вышли в свет. Особенно о новаторских Третьей симфонии и Скрипичном концерте, а также о Четвертой тетради его фортепианных прелюдий. Поэтому отец хотел, чтобы свой первый опыт я показал именно Гараеву, так как его мнение было определяющим для отца. Помню, Гараев со светлой улыбкой вышел мне навстречу из своего кабинета и сказал, пожимая мне руку: «Узнаю, узнаю, похож».

Первым сочинением, которое я сыграл Гараеву, была пьеса под названием «Фантастический танец». Маэстро одобрил его, но деликатно добавил, что оно коротковато. Я ответил, что не хочу «растекаться» и процитировал из Томаса Манна: «...для вечности остается только одно до предела сжатое музыкальное мгновение».

- А как тогда быть с «Войной и миром» Толстого или «Улиссом» Джойса? - возразил Гараев.

- Я отдаю должное этим авторам, но многословное сочинение - не мой идеал, - ответил я.

- Интересно, интересно… Значит, у тебя своя философия на этот счет, и ты делаешь это осознанно, - добавил он.

А потом мы долго беседовали о профессии композитора. Гараев говорил: «Осознаешь ли ты, как ко многому тебя обязывает эта профессия? Готов ли ты ко всем лишениям, которые связаны с композиторским трудом? Ведь если со всей серьезностью предаться этому делу, то это равносильно пострижению в монахи: требует аскетического образа жизни и лишения себя всех материальных интересов. И только идя таким бескомпромиссным путем можно прийти к вершинам искусства».

Признаться, такая постановка вопроса застала меня врасплох, потому что к таким жертвам во имя искусства я не считал себя готовым. Мне хотелось стать композитором, но отказываться от всех радостей жизни... Обратный путь от гараевского дома к своему я прошел пешком, погруженный в невеселые думы. Быть или не быть?.. А через пару дней отец порадовал меня известием о том, что Гараеву я понравился, он возьмет меня в свой класс, и я уже могу приходить на его уроки в консерваторию.

Первый год моего обучения в классе Гараева в Азгосконсерватории имени Узеира Гаджибейли совпал со знаменательным событием: в Большом зале Московской консерватории состоялось чествование моего великого учителя в связи с 50-летием со дня рождения. На юбилейном концерте предстояло исполнение его нового сочинения - Концерта для скрипки с оркестром, о котором мой отец отзывался как о чуть ли не лучшем сочинении Гараева, где сошлись Бах и Шостакович. Этот концерт стал настоящим триумфом азербайджанской музыки, в котором приняли участие лучшие исполнительские силы Москвы - прославленный оркестр Московской филармонии под управлением выдающегося дирижера Кирилла Кондрашина и великий скрипач Леонид Коган.

В авторском слове Гара Гараев отметил, что всем, чего он достиг как композитор, он обязан своему учителю - Дмитрию Шостаковичу. И тогда Шостакович, встав со своего места, направился к сцене. Зал разразился бурными аплодисментами. Крепким пожатием руки он горячо поздравил Гараева, своего любимого ученика. Это событие для меня имело особое значение: в тот день мне посчастливилось познакомиться с великим Шостаковичем. А на другой день в доме Шостаковича я показал ему свои сочинения и получил творческое благословение...

Гараев, подобно Бетховену и Стравинскому, всегда находился в процессе творческого роста и метаморфоз, являясь композитором динамического, эволюционного плана. По крылатому выражению Мусоргского, он всегда стремился «к новым берегам» и считал, подобно Гете, что «в искусстве одно неведомое нужно». Он всегда работал над собой, расширяя и углубляя свой кругозор. Был композитором-интеллектуалом. Как-то он даже сказал на уроке, что, возможно, придет время, когда он перестанет писать музыку, но никогда не перестанет заниматься самообразованием, - так велика была его жажда знаний и желание дойти до сути всего. Этим он хотел заразить и нас, убеждая не терять золотое время даром. Он приводил в пример Брамса, который на вопрос о том, что надо делать, чтобы писать хорошую музыку, отвечал: «Больше книг читать»...

Для Гараева в ученике были важны не только его музыкальные способности, но прежде всего - внутренний мир. Насколько он широк - вот что было основным критерием. Он говорил, что азербайджанские мугамы - наше великое наследие, а мы, имея такое «океаническое» богатство, ищем золото где-то на стороне. Но одновременно добавлял, что мугамы могут открыться только тому, у кого богатый внутренний мир, и что целый ряд композиторов поверхностно используют их.

К своей миссии учителя он относился с высочайшей серьезностью и ответственностью. Он считал, что инстинкт молодости рождает больше шансов для спонтанных открытий. А учитель благодаря своему знанию и опыту может претворить эти новации на совершенном уровне - таким образом, между учителем и учеником происходит процесс творческого взаимообогащения. Возможно, он мысленно соотносил данный пример с Шенбергом и его последователями - Веберном и Бергом. Или с Шостаковичем и его учениками - Гараевым и Гаджиевым. Говоря о великой музыке прошлого, которая была вдохновлена высокой идеей, он приводил примеры из Баха, Бетховена, Чайковского, Скрябина. После урока нам, ученикам, отводилось определенное время для прослушивания старинной и современной музыки и ее обсуждения. Так Гараев пытался развить в нас музыкальный вкус и понимание музыки всех времен. Он также считал, что нет ничего плохого, если ученик подражает учителю или другому значительному композитору, в шутку добавляя афоризм Римского-Корсакова: «Лучше пусть музыка будет на что-то похожа, чем ни на что не похожа».

Удовлетворить высокие требования Гараева было очень трудно, и когда это удавалось, каждый из нас считал себя в этот момент счастливейшим человеком на планете. Помню, когда он одобрил мои «32 вариации для фортепиано», сказал мне фразу, которая заставила меня надолго задуматься: «Шостакович стар, а ты молод. Возьми за основу то, на чем он остановился, иди дальше и на нас не смотри».

Помню, как одному студенту, который пришел на урок недостаточно подготовленным, он назидательно напомнил о том, с какой отдачей они, ученики Шостаковича - Гараев и Гаджиев, относились к урокам своего учителя. Гараев обычно говорил, что выше головы не прыгнешь, но и ниже своих возможностей писать непозволительно. В этом отношении он был максималистом и того же требовал от учеников.

Гара Гараев всегда был сверхтребователен к себе, всегда держал руку на пульсе времени, шел в ногу со временем. И если использовать им же найденную метафору о кораблях, то самого его справедливо назвать «волнорезом» в азербайджанской музыке. В эпоху композиторского технического перевооружения, когда творения нововенской троицы (Шенберг, Веберн, Берг) вышли в авангард и создали направление в современной музыке, Гараев одним из первых в Советском Союзе откликнулся на эти новации.

Помню, маэстро рассказывал о том, что, услышав впервые музыку Шенберга, он пришел в негодование, однако через два года сам стал писать музыку в двенадцатитоновой системе. Встреча со Стравинским во многом способствовала этой метаморфозе. В начале 60-х годов Хренников, Гараев и Щедрин выехали в Америку с целью пригласить Стравинского посетить СССР. Игорь Федорович поинтересовался возрастом Гараева и, узнав, что ему 45 лет, заметил: «О, вы еще молодой. У вас все впереди».

Самому Стравинскому было тогда 72, и он с увлечением работал с двенадцатитоновыми таблицами.

После окончания консерватории я решил повидаться с Гара Абульфасовичем, поговорить и посоветоваться по важному для меня вопросу. На мой телефонный звонок он ответил: «В любое время, хоть сейчас». Через полчаса я был у него. Это была наша последняя встреча. После я на длительное время уехал в Ленинград. Он спросил меня, как прошла премьера Фортепианного концерта Фараджа, добавив, что закончил оперу «Нежность» и теперь мечтает написать музыку на белых клавишах. Я признался, что являюсь большим поклонником его музыки к фильму «Дон Кихот», и тогда он рассказал мне, при каких стесненных обстоятельствах - в маленькой комнатке московской гостиницы в течение недели - сочинялась эта музыка. И добавил, что необычайно легко пишет музыку к фильмам, особенно когда режиссер умный и знает, чего хочет...

...И во всех частях света на протяжении всей моей дирижерской деятельности я исполнял музыку моего дорогого и незабвенного учителя, чей вклад в сокровищницу азербайджанской музыки воистину огромен.

Исмаил ГАДЖИЕВ,

заслуженный деятель искусств Азербайджана, председатель комитета Шелковый путь Международного Ниагарского фестиваля

Каспiй.-2016.- 5 ноября.- С.14-15.