Чужой среди своих

Орхан Фикретоглу: Величайшая книга на свете - сам человек

СОБЕСЕДНИК

Известный писатель, сценарист, режиссер и журналист Орхан Фикретоглу с 1980 года активно занят в сфере кинопроизводства и средств массовой информации. Он - автор многочисленных публикаций, статей, романов. В Азербайджане, Турции и Узбекистане по его произведениям сняты фильмы. Лауреат Ялтинского международного кинофестиваля «Евразийский мост». Его работы включены в «Антологию мировой прозы». В настоящее время он - главный редактор киностудии «Хроника» при Министерстве культуры и туризма Азербайджана, руководитель проекта на телеканале «Azad Azərbaycan».

- Давайте начнем беседу с вашей новой книги «Альтернативное кино».

- В Азербайджане и литературное, и кинематографическое мышление все еще не избавились от родимых пятен прошлого. Группа советских классиков ради самосохранения в литературном пространстве постаралась, образно говоря, остановить время и воспрепятствовать приходу нового. В результате возникло так называемое новое литературное мышление, которое не только не способствует формированию национального сознания в духе времени, но и парализует другие интеллектуальные сферы. Человек-идеология - герой эпохи соцреализма - продолжает властвовать в нашем сознании. Но в остальном мире литература больше не борется, эзопов язык вышел из моды. Литература свободна и создается полетом воображения. Сегодня в Европе грань между развлекательным чтивом и элитной литературой достаточно конкретна. В Азербайджане же бал правит массовая литература, а ее создатели составляют чуть ли не отдельное сословие. Социальные сети выхолостили не только язык, но и мораль, а нелогичность превратили в литературную норму. Теперь редко встретишь читателя, способного отличить литературный текст от набора фраз.

Наблюдая такой хаос, я решил представить собственно текст в качестве литературной ценности. Как и ожидалось, написанные мною в традиционном стиле новые интеллектуальные тексты были восприняты как альтернативная литература. На самом деле я пишу традиционную прозу, а альтернативным является как раз тот самый нынешний литературный хаос, пришедший на смену литературе. Увы, реальность такова, что в условиях хаоса я выгляжу носителем альтернативного мышления. Общественные вкусы изменились настолько разительно, что творчество Джавида и Джалила Мамедгулузаде стало альтернативной литературой. В последней моей книге собраны киноповести, представляющие собой образец действительно нового мышления на фоне всего этого упадка. Нужно просто прочесть эту книгу.

- В одном из интервью вы сказали, что самая ценная награда для вас - первая премия на Ялтинском международном кинофестивале за фильм «Песня ковра». Есть ли награды, о которых вы мечтаете?

- Я никогда ни у кого ничего не просил, а сегодня, после кончины отца, мне вообще ничего не нужно. Все эти жизненные блага по сути своей не более чем мираж, иллюзия, а конец у всех один. Я считаю, что величайшая награда - сознание того, что сумел достойно прожить отпущенный срок на земле.

В прошлом году в Турции вышла в свет объемистая книга моей прозы, причем большой тираж разошелся чуть ли не целиком. Главное - книга была адекватно воспринята в литературных кругах братской страны. Это обстоятельство вызвало у меня некое сожаление: сколько времени потрачено впустую, надо было и раньше публиковаться за рубежом. Ни государство, ни наши меценаты этого для меня не сделали. В Азербайджане и образование, и литература, и культура, за которые я борюсь годами, так и остались на обочине. И в Азербайджане, и за рубежом я получил целый ряд наград, включая специальную премию UNISEF, стал победителем международного кинофестиваля в Ялте.

Кстати, на этот фестиваль я представил фильм на русском языке, в котором был и режиссером, и автором сценария. Эта премия ценна для меня тем, что ее мне вручил сам Бовин. Фильм посвящен коврам, и в нем говорится о том, что вся наша жизнь с рождения и до самой смерти связана с ними. А Бовин был настроен проармянски и недолюбливал нас, азербайджанцев. Несмотря на это, я своим фильмом как-то сумел пробудить в нем чувство справедливости, и это - самое важное.

Можно сказать, что ту награду я взял на фестивале с боем. И я благодарен вам за то, что вы вспомнили об этой премии. Если мой фильм смог повлиять на мышление людей типа Бовина, то думаю, азербайджанским кинокритикам стоит к нему присмотреться. Однако об этом никто не говорит и не будет говорить, потому что я не принадлежу ни к какой литературной группировке. Но поверьте, я не в проигрыше от этого и продолжаю писать. Этим трудным путем сегодня иду в одиночестве, но я точно знаю, что завтра все может измениться. Потому что я иду по пути азербайджанской литературы, и дорога эта ведет от Хагани и Низами к национальному возрождению.

- Как по-вашему, писатель вправе мечтать о награде?

- Только если он достоин этого. Конечно, никто не назовет свой айран кислым, хотя лучше всех знает ему истинную цену. В нормальном обществе не должно быть места людям беспринципным. Награждать того, кто этого не заслуживает, неправильно, но это как-то можно принять. Когда же обходят вниманием тех, кто действительно достоин, это уже нарушение принципа справедливости, причем публичное.

- Ваши телепередачи собирают большую зрительскую аудиторию. А есть ли у вас свой читатель? И кого легче потерять - телезрителя или читателя?

- Телевидение сыграло со мной злую шутку. Ведь я не хотел популярности на телеэкране. Знаете, в чем разница между писателем и журналистом? Писатель вначале думает, а потом пишет, а журналист - наоборот. Журналист - тот, кто не может стать писателем, а писатель - тот, кто не хочет быть журналистом. Я - человек, любящий новшества, и стараюсь в своем творчестве сочетать эти две сферы. В результате и появился такой абсурдный симбиоз. Зритель воспринял меня не столько как писателя, сколько как телевизионный образ. Даже в моих философских произведениях выискивают суждения о социальных проблемах. Чисто литературные и достаточно глубокие по смыслу вещи воспринимаются как некий телевизионный текст. Массовый зритель не любит думать, он создает себе телегероя, чтобы потом похоронить его.

Зрителю неинтересно, кто такой Орхан Фикретоглу - писатель или телеведущий, он выбирает кумиром того, кто блюдет его интересы, видит то, что он видит, высказывает то, что у него назрело, но сформулировать вслух не может. Личная же точка зрения этого человека зрителя мало интересует. Когда я начинаю рассуждать, зритель утрачивает интерес ко мне. Он может в один миг возненавидеть своего кумира, которого превозносил годами. И сегодня я уже не могу вести другие передачи, потому что зритель привык и хочет видеть Орхана Фикретоглу в образе человека, говорящего правду. Я не могу выйти из «Зорханы», потому что иные варианты зритель не приемлет. А литература - моя стихия. Я не пишу литературные тексты дважды, они заложены во мне. Преданных читателей у меня предостаточно. И они, умные, мыслящие, конечно же, ближе мне.

- Бывало ли, что вы сожалели о создании того или иного образа?

- Были у меня работы, за которые сейчас бы я не взялся. Например, сегодня я не стал бы писать сценарий фильма «Кольцо удачи». Когда я работал главным редактором на киностудии, сценарии ко многим фильмам писал я, но авторство их приписано другим, поскольку я не подписывал их. Среди таких фильмов есть и популярные, и не очень. Тогда я делал это из материальных соображений, теперь бы не стал. Считаю, что искусство нельзя продавать.

Я не стал бы работать на телевидении. Проблемы в обществе существуют, и я, как интеллигент, хочу разделить бремя этих проблем с народом и государством. Сегодня я хочу сделать что-то для своего народа. Профессионализм сейчас не в цене. Я - как солдат в ожидании боя. У меня есть силы, смекалка, умение распознать неприятеля, но на передовую меня не берут. Я падаю духом, обижаюсь и отхожу в сторону. Те идеи, которые мне предлагают, я отвергаю, а те, что предлагаю я, не принимают работодатели. Так и живем, с божьей помощью...

- Вы любите творчество Сэлинджера. Возможно ли, что однажды вы, подобно ему, уйдете в одиночество?

- Я всегда был одинок. Если будут деньги, то, конечно, уйду. По сути, я всегда был своим среди чужих и чужим среди своих. Я считаю, что государство должно поддерживать серьезных писателей, как и представителей других видов искусства. Почему мы должны увязать в болоте торгашества, продавать себя? Ведь мы формируем дух нации. Чего ждать от интеллигента, поклоняющегося золотому тельцу?

- Ваше любимое литературное произведение - роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Герой этого романа Холден Колфилд говорит: «Наибольшее впечатление на меня производит книга, после прочтения которой хочется, чтобы автор был твоим близким другом, которому можешь позвонить когда вздумается». А на вас какая книга произвела наибольшее впечатление?

- Самое сильное впечатление производит книга жизни, просто нужно уметь читать ее. Я раз десять принимался за чтение Корана. Читал, но ничего не понимал. А после смерти отца еще раз прочел, и на этот раз постиг смысл суры «Аль Бакара» (Корова). Значит, эта книга не для поверхностного восприятия.

Я любил беседовать с отцом, часами сидел в его комнате, даже когда он молчал. Последнее время он болел. Однажды я достал его книгу, которую он назвал «Закат». И он сказал: это моя последняя книга. Я ответил, что пишу книгу о человеке, который непомерно углубился в самого себя: шесть дней для него тянулись как тысяча лет. Он посоветовал озаглавить книгу одним арабским словом, которое означает в переводе «рождение, появление, возникновение». Я так и сделал. Представляете, сколько в человеке должно быть жизнелюбия, чтобы даже на смертном одре последнее слово его имело такой жизнеутверждающий смысл... Так что величайшая книга на свете - сам человек. Я читал и продолжаю читать произведения своего отца, и это нелегко.

- Чему вы научились от отца как человека творческого?

- Орхан Фикретоглу - это проект Фикрета Садыга. Я никогда не хотел жить среди людей, которые все на свете, даже саму справедливость, обращают себе на пользу. Хотел все бросить и уехать, но Фикрет Садыг не позволил. Он удержал меня здесь, увлек некоторыми начинаниями. Например, я никогда не писал одно и то же дважды, но когда Фикрет Садыг нервничал, я делал это, чтобы он не сердился. Я стал тем, кем являюсь, благодаря Фикрету Садыгу. Я даже хотел взять такой псевдоним, но отказался от этой мысли только потому, что не напишу на достойном его уровне.

- В связи с кончиной вашего отца вы опубликовали статью, очень впечатляющую. По-вашему, вера в загробную жизнь связана только со стремлением людей увидеть своих умерших близких?

- Вопрос реальности загробного мира зависит от мышления и веры. Я верю, что Фикрет Садыг не умер, для меня он жив. Он живет в своих произведениях. Каждый день его стихи непроизвольно слетают у меня с языка, возникают в мыслях. Мне кажется, что во мне заключено продолжение Фикрета Садыга, а мое продолжение - в моей дочери, ее продолжение - в ее сыне, и так будет веками. Фикрет Садыг - во мне, он никуда не делся. Мы каждый день вместе. Он - рядом со мной.

- Кто обрекает нас жить прошлым - мы сами или какая-то потусторонняя сила?

- Самая большая проблема человека - непонимание времени. Все сущее - в прошлом, будущего и настоящего не существует. Мы выдумываем себе будущее, отображая при этом некогда пережитые события. Отдельные моменты прошлого воскресают у нас в каком-то параллельном мышлении, отвечающем настроению. В соответствии с этим наше прошлое обрастает новыми подробностями. В действительности оно в значительной мере конкретно и нейтрально по отношению к нашим эмоциям. Прошлое не в полной мере соответствует нашим воспоминаниям. Мы вспоминаем его так, как и придумываем себе будущее. Все, что в абстрактной форме проходит через нашу память, и есть прошлое. И то, что мы выдаем за будущее, тоже прошлое. Мы никогда не сможем правильно представить себе будущее. Как и прошлое.

- В вашей книге «Мертвый текст» много моментов, связанных с суфизмом. В последнее время интерес к этому течению сильно возрос, и, как бывает в таких случаях, многие объявляют себя суфиями, не являясь таковыми. Можно ли сказать, что вы затронули эту тему, чтобы внести ясность в этот вопрос?

- Если кто-то говорит «я - суфий», он не понимает, что говорит или делает. Суфий никогда не скажет, что он - суфий. Суфизм - это путь. Суфий не понимает, а чувствует истину. Есть такая притча: удоды собираются в стаю и пускаются в путь, чтобы узреть Бога. Тридцать лет они летят, и лишь трое из них достигают божественного обиталища. Здесь они садятся на дерево и отдыхают после длительного перелета. Вдруг один из них, ощутив просветление, обращается к собратьям: «Наконец я познал истину. Мы искали Бога, которого символизирует птица Симург, а это мы и есть. Ведь «Симург» означает три птицы: «си» - это три, а «мург» - птица. Значит, мы - те самые три птицы, превратившиеся в Бога». Один из его спутников вопрошает: «А что мы сделали, чтобы стать Богом?». Ответ: «Мы проделали долгий путь, причем преодолели его целиком, хотя сорок тысяч остальных птиц погибли, и теперь мы обожествлены»...

«Суфий» - это путь, и «дао» - путь, как и «текке». Если в Азербайджане возникла такая тенденция, то и путь однажды будет найден. На этом пути появятся истинные, просвещенные суфии.

- Считает ли Орхан Фикретоглу себя писателем-пророком - сбывается ли то, о чем вы пишете в своих книгах?

- В одном из моих романов два брата, обнявшись, превращаются в дерево. Потом некто срубает это дерево. Через год после выхода этого произведения умер мой брат, который на здоровье не жаловался. Подобных случаев было несколько - я писал о смерти, а потом люди умирали. Впрочем, это касается и позитивных событий. Я чувствую, что нахожусь в контакте с Всевышним, и Он ниспосылает мне знаки, благодаря чему я иду верным путем.

- Язык ваших рассказов, как и романа, очень динамичен. Читателям кажется, что на большие произведения вам не хватает дыхания…

- Пишется столько, насколько хватает дыхания. Кто сказал, что язык романа должен быть неспешным? Или что роман должен быть непременно объемным? Рассказ - это мгновение, повесть - событие, роман - эпоха. Для меня образец романа - «Война и мир». Можно привести и другие примеры. В романе сюжетная линия может и не завершиться. Например, «Ашыг Гариб» по своей конструкции - роман. И «Мертвый текст», несмотря на небольшой объем, - тоже, поскольку охвачена столетняя эпопея Азербайджана.

- Мешает ли писателю отсутствие читательской аудитории донести свои мысли до общества?

- Нет, литература - искусство элитарное. Если хотя бы десять человек прочли мои произведения и поняли их, значит, народ жив. Нет, самовлюбленность тут ни при чем, это - вера в то, что литературное мышление не умерло. В этом я нахожу утешение. Как же иначе бороться с невежеством?

Беседовали

Дж.СЕЙИДЗАДЕ, Ф.ГУСЕЙН

Каспiй.-2017. - 4 марта. - С. 14-15.