Судьба азербайджанских эсеров

О деле бакинской организации партии социалистов-революционеров

Мы знакомим читателя с этими следственными материалами с единственной целью - наглядно показать повадки, почерк работы эмиссаров «красной империи», в особенности следователей. При внимательном просмотре протоколов допросов Риза Гарашарлы, Асланбека Сафикюрдского, Джамо Гаджинского, Керима Фейзуллаева явственно видишь, насколько поспешно, на скорую руку «расследовались» эти дела, и одновременно чувствуешь, сколь жесткое давление оказывалось на арестованных, в результате чего они были вынуждены подписывать требуемые показания.

10 декабря 1922 года состоялось открытое заседание Высшего революционного трибунала при ЦИК Азербайджана под председательством Полуяна и при участии Романова и Бабаяна. Рассматривался вопрос о государственных преступлениях закавказских организаций Партии социалистов-революционеров, отдельных членов этой партии и связанных с ними беспартийных граждан. 19 подсудимых приговорены к различным срокам лишения свободы, пятеро - к смертной казни. Риза Гарашарлы получил пять лет, Аслан Сафикюрдский и Джамо Гаджинский - по три года, а Керим Фейзуллаев - два года заключения. Центральный исполнительный комитет Азербайджана признал приговор Высшего ревтрибунала правильным и вынес решение о помиловании приговоренных к смерти.

3 марта 1923 года из Москвы в АзЧК поступила телеграмма, в которой содержалась директива «отправить осужденных на бакинском процессе эсеров под усиленной охраной в Москву, в Государственное политическое управление». На основании этой телеграммы осужденные, в том числе и четверо азербайджанцев, о которых идет речь в настоящей статье, 11 апреля 1923 года были отправлены в Москву, где их поместили в Бутырскую тюрьму ГПУ. Из них 12 человек, включая четверых наших соотечественников, были заключены в 52-ю камеру в 12-м коридоре тюрьмы. Вследствие невыносимых условий содержания заключенные объявили голодовку, выдвинув восемь требований. Соответствующее заявление, написанное простым карандашом на имя прокурора Катаняна, хранится в 4-м томе следственного дела. Заключенные жалуются на антисанитарию в камере, на редкие прогулки на свежем воздухе, грубость надзирателей, некачественное питание и пр. В тот же день комендант тюрьмы сообщил в ГПУ: «16 апреля 12 политических заключенных из 19, которые были 10 апреля сего года направлены в распоряжение ГПУ из бакинского исправительно-трудового дома, объявили голодовку. Мотивы голодовки - восемь различных причин». О последующем развитии событий данных у нас нет, однако имеются многочисленные документы о содержании части заключенных в тюрьмах Челябинска и Тобольска. Вероятно, в ГПУ не сочли целесообразным оставить вместе непокорных арестантов.

Отметим, что в следственных материалах немало документов, свидетельствующих о болезни Ризы Гарашарлы, который страдал правосторонним воспалением нервной системы. В связи с этим он неоднократно обращался в Комитет Красного креста, Организацию помощи политическим заключенным, ГПУ и др. Р.Гарашарлы периодически проходил лечение в санитарной части ГПУ, а также в тюремных больницах Москвы, Челябинска и Тобольска, о чем имеется множество медицинских актов. Следует заметить, что реакция на его обращения в связи с лечением была отнюдь не оперативной, заявления принимались не сразу, все решалось чрезвычайно трудно и долго.

Необходимо подчеркнуть, что Р.Гарашарлы был человеком высокообразованным, с развитым мировоззрением. Находясь в заключении в Челябинской тюрьме, он поддерживал регулярные связи с ленинградским книжным магазином Степанова, о чем некий Федарян из тюремного руководства сообщил в Москву руководству ГПУ. Вот книги, которые покупал Р.Гарашарлы: 1. Росман и Шмидт, «Краткая систематическая грамматика французского языка» под редакцией Манштейна, изд. 5-е. 2. «36 выпусков (с 1-го по 36-й) самоучителя английского языка по методу Туссена и Лангенштейтда», 2-е изд. Березовского. 3. «18 выпусков (с 19-го по 36-й) самоучителя французского языка» по тому же методу, том 2-й. Убедившись, что ничего «криминального» в этом нет, начальство дало указание выдать Р.Гарашарлы требуемые книги.

В следственных материалах бросается в глаза особое внимание к арестованным в Баку эсерам, в том числе и Гаджинскому, Сафикюрдскому, Гарашарлы и Фейзуллаеву. АзЧК направлял в Москву секретные письма, чтобы узнать об их местопребывании. В то же время в АзЧК поступали телеграммы с указанием, куда отправлять эсеров по окончании срока их заключения. В телеграмме заместителя председателя АзЧК Габер-Корна от 24 февраля 1924 года, направленной в ГПУ под грифом «Совершенно секретно», указывается на недопустимость возвращения в Азербайджан некоторых эсеров, в том числе и четверых азербайджанцев, поскольку нет гарантии, что они не предпримут попытки вновь создать в Баку эсеровскую группу. Эта точка зрения привела к тому, что в качестве места жительства К. Фейзуллаева, чей двухгодичный срок заключения в Челябинской тюрьме истек 9 апреля 1924 года, был определен город Саратов. Только после многократных обращений его самого и его отца президиум ЦИК Азербайджана на своем заседании 24 января 1925 года рассмотрел и положительно решил этот вопрос. Выписка из протокола заседания подписана секретарем АзЦИК Т.Шахбази.

28 февраля 1925 года сотрудники Закавказского ЧК Кванталиани, Берия и Валик направили в Москву руководству ГПУ совершенно секретную телеграмму следующего содержания: «ЗакЧК просит сообщить о настоящем местопребывании тюркских эсеров Сафикюрдского и Гаджинского, осужденных в 1922 году по делу бакинских эсеров». В это время оба содержались в изоляторе г.Челябинск, откуда в Москву было передано сообщение о Сафикюрдском и Гаджинском, и начальник тюрьмы ожидал распоряжения относительно того, куда их отправить.

Приводим содержание письма, отправленного из Москвы в Челябинск за подписью некоего Дерибаса: «Решением особого совещания 3 апреля Сафикюрдскому и Гаджинскому не разрешается проживание в Закавказье, на Северном Кавказе, Московской и Ленинградской губерниях и в приграничных зонах». Вначале местом их проживания был указан город Феодосия в Крыму. Из Челябинска в Москву поступило обращение о разрешении Сафикюрдскому и Гаджинскому жить в Крыму, но в ответной телеграмме ГПУ заявляется, что такого разрешения нет, поскольку Феодосия расположена в приграничной зоне. В документах не удалось обнаружить каких-либо сведений о последующей жизни Сафикюрдского и Гаджинского в ссылке.

Согласно сведениям, полученным нами из других источников, в том числе из печати, Дж.Гаджинский еще три года провел в тюрьме в Соловках. Не удалось раздобыть конкретных сведений об А.Сафикюрдском. Во всяком случае, ясно одно: и тот и другой сполна вкусили плоды «особого внимания» со стороны имперского советского режима уже после отбытия заключения. Что касается Р.Гарашарлы, то он был на три года сослан в одну из республик Средней Азии.

Постановлением Генеральной прокуратуры Азербайджанской Республики от 13 декабря 1993 года Гарашарлы Риза Бала оглу был полностью оправдан; справка об оправдании вручена его сыну Б.Гарашарлы.

Здесь и можно было бы поставить точку, если бы не трехтомное следственное дело за номером ПР 27275. По этому делу проходило десять человек, девять из которых - бывшие эсеры, а один, как явствует из документов, искусственно включен в их число. Но об этом - чуть позже. Один из осужденных - Джамо бек Сулейман оглу Гаджинский, который еще в 1922 году прошел через советские застенки. Все началось со справки, составленной начальником 3-го отделения 4-го отдела ГУБ лейтенантом Галстяном 21 октября 1937 года и утвержденного начальником 4-го отдела капитаном Синманом. В справке указывается, что живущие в Баку и работающие на различных должностях М.Хохров, Ф.Дьяков, М.Мезгисер, П.Кондаков, Дж.Гаджинский и И.Евсеев - бывшие члены партии эсеров, которые и поныне остаются на эсеровских позициях и продолжают свою контрреволюционную деятельность. 22-24 октября указанные лица были арестованы.

На основании справки Галстяна и показаний Дьякова в следственный изолятор были заключены 23декабря П.Варлашев, а 5 января 1938 года - В.Смирнов. 22 ноября 1937 года бывший эсер Михаил Хохров был допрошен сотрудниками ГУБ Галстяном и Мартиросовым. Протокол допроса Хохрова состоит из 13 страниц, и в нем были названы фамилии многих руководителей и работников различных учреждений и предприятий нашей республики. Пользуясь благоприятной ситуацией, галстяны и мартиросовы торопились расправиться с как можно большим числом азербайджанских интеллигентов.

Поскольку протокол допроса Хохрова помогает обнажить сущность этого «уголовного дела» и связанные с ним моменты, предлагаем вниманию читателей выдержки из него.

Вопрос: - Следствие предлагает вам дать показания о ваших связях с нелегально действующей в Баку контрреволюционной эсеровской организацией.

Ответ: - Я признаю, что скрыл от следствия свои связи с нелегально действующей в Баку эсеровской организацией. Одновременно я пытался скрыть от следствия существование сформированной в Баку контрреволюционной эсеровской организации с центром в Москве... В 1933 году я наладил связь в Баку с известным эсером Осинцевым, которого лично знал еще с 1921 года по контрреволюционной эсеровской организации. В 1922-м Осинцев был арестован и проходил на процессе эсеров. До 1933 года у меня с ним связей не было. В одну из ночей конца 1933-го он пришел ко мне на работу в «Азтиджарет». Из беседы он понял, что я остаюсь на эсеровских позициях, и отметил необходимость возрождения в Баку контрреволюционной эсеровской организации...

Осинцев получил мое согласие участвовать в восстановлении деятельности эсеров в Баку и поручил мне налаживать связи с известными эсерами и привлекать новых членов. После этого он сообщил мне о фактическом создании бакинского комитета эсеров, в составе которого были Осинцев и Варлашев...

Вопрос: - С кем из бывших членов ПСР вы наладили связи?

Ответ: - Получив от Осинцева задание по восстановлению контрреволюционной эсеровской деятельности в Баку, я прежде всего постарался вступить в связь с эсерами, живущими в Баку, которых я знаю лично. В первую очередь - с Фирузом Ордубадским, которого я знаю с 1921-1922 годов. С Ордубадским я наладил связи в 1934-м. Мы были близко знакомы и потому бывали друг у друга на квартире. Я постоянно вел с ним контрреволюционные беседы и знал, что Ордубадский остается на контрреволюционных эсеровских позициях. Однажды в разговоре у него дома я сообщил о существовании в Баку эсеровской организации и о том, что имею задание восстановить в Баку контрреволюционную эсеровскую организацию. Фамилию Осинцева я не назвал, но сказал, что директивы поступили от одного из активных эсеров, ныне живущих в Москве. Кроме того, я сообщил Ордубадскому о существовании в Азербайджане национальной контрреволюционной организации, о ее целях и задачах. По реакции Ордубадского чувствовалось, что у него имеются сведения об этом. Затем я поставил перед ним вопрос о важности восстановления контрреволюционной эсеровской работы и спросил согласие вступить в созданную под моим руководством контрреволюционную эсеровскую группу. Ордубадский ответил, что подумает и даст ответ. Через неделю я вновь встретился с Ордубадским и он дал согласие вступить в группу...

С Джамо Гаджинским лично я связей не налаживал. Однако из слов Ордубадского мне стало ясно, что он лично наладил контакт с Гаджинским и привлек его к контрреволюционной эсеровской деятельности...

8 декабря 1937 года Хохров дал показания о якобы подготовленном террористическом акте против секретаря ЦК КП(б) Азербайджана Мирджафара Багирова.

Итак, Джамо Гаджинский вновь оказался на прицеле. Как и прежде, все обвинения были столь же бездоказательны и нелогичны, наспех состряпаны. Цель была ясна - во что бы то ни стало арестовать и посадить. Так и сделали, и уже 25 октября 1937 года Мартиросов допрашивал Дж.Гаджинского.

Вопрос: - Назовите известных вам членов ПСР.

Ответ: - Сейчас мне неизвестен никто из эсеров.

Вопрос: - Вы говорите неправду. Следствию известно, что вы поддерживаете связь с некоторыми эсерами и ведете контрреволюционную работу. Не пытайтесь скрыть факт ваших связей с эсерами.

Ответ: - У меня нет никаких связей с эсерами, и контрреволюционной деятельностью я не занимаюсь. Лично мне никто из членов ПСР в Баку незнаком...

Вопрос: - Не сопротивляйтесь, давайте верную информацию. Следствие располагает достаточными сведениями о вас.

Ответ: - Я не сопротивляюсь и говорю правду.

Вопрос: - Вы неискренни в своих ответах и, проявляя упорство, даете ложную информацию. Предупреждаем, что конкретные сведения о вашей контрреволюционной деятельности, имеющиеся у следствия, заставят вас заговорить.

Джамо бек Гаджинский был искренен в своих ответах. В 1922 году его, быть может, и можно было в чем-то обвинить, но в 1937-м это был полный абсурд. Однако советская карательная машина работала исправно...

4-5 февраля 1938 года начальник 2-го отделения 3-го отдела ГУБ Горхмазян и оперуполномоченный 1-го отделения того же отдела Баласанов допрашивали Николая Бабынина. Вот его показания: «...Из членов организации мне знаком бывший социалист-революционер, министр связи в мусаватский период Азербайджана Джамо Гаджинский. Он сам сказал мне, что состоит в контрреволюционной организации и посоветовал вступить в нее. Я ответил, что уже привлечен».

Эти показания явились одним из основных козырей в руках мартиросовых, горхмазянов и им подобных для преследований людей.

Вторая попытка карателей также не увенчалась успехом. 21 мая 1938 года был проведен очередной допрос Дж. Гаджинского.

Вопрос: - Следствие опять отмечает вашу неискренность. Знаете ли вы Ордубадского?

Ответ: - Да, с Ордубадским я лично знаком.

Вопрос: - Расскажите о своих контрреволюционных связях с Ордубадским.

Ответ: - С Ордубадским у нас контрреволюционных связей не было…

Больше следователям так и не удалось ничего узнать от Дж.Гаджинского.

Кто же такой Ордубадский, упоминавшийся на допросах как Хохрова, так и Гаджинского? Постараемся ответить на этот вопрос.

Среди документов хранится справка о Фируз беке Ордубадском, составленная начальником 4-го отдела ГУБ Наркомата внутренних дел АзССР Синманом. Дата составления справки не указана. В ней говорится:

«…Фируз бек Ордубадский, азербайджанец, родившийся в 1897 году в Ордубаде, бывший заместитель председателя Государственного планового комитета АзССР, в 1929 году был одним из активных членов контрреволюционной организации. В 1930 году арестован. Скрыл от следователя свою контрреволюционную деятельность.

Исходя из вышеуказанного считаю целесообразным привлечение Ордубадского Фируз бека к уголовной ответственности по статьям 72 и 73 УК АзССР и заключение его под стражу…»

17 октября 1937 года было принято постановление об аресте Ф.Ордубадского. Оно было исполнено в тот же день на основании ордера №1939. 25 октября 1938 года Фируз бека допросил оперуполномоченный 4-го отдела ГУБ В.Воронин. Как явствует из протокола, в момент ареста Фируз бек работал санитарным врачом Ворошиловского района Баку. Женат; супруга Гюльсум ханым - домохозяйка, дочь Зейнат, 20 лет, учится в АГУ. Окончил медицинский факультет Киевского университета, и уже в 1913 году за активное участие в массовом студенческом движении арестовывался жандармским управлением г.Киев. Вторично арестован 1 декабря 1930 года за участие в деятельности Азербайджанского национального центра и содержался в тюрьме до 16 ноября 1931 года.

Синман опять написал, что он якобы скрыл от следствия свою контрреволюционную деятельность.

Окончание следует.

Эльшад ГОДЖА

Каспiй.-2018.- 23 июня.- С.10-11.